Статистика
Онлайн всего: 1 Гостей: 1 Пользователей: 0
|
Главная » 2011 » Март » 29 » Без заголовка
|
Я какие-то ужасные вещи начал говорить…Раз уж такое дело...
Вобщем поздравляю себя и своих детишек с их третьим днем рождения))))
не так давно нашла старую тетрадку, в которой собственно случилось зачатие (звучит-то как xD) теперь знаю, что я пишу четыре главы уже три года xD
вобщем, так как я не успела закончить четвертую главу, вот решила выложить некоторые наработки...
это вроде воспоминаний от лица Виви, одно из многих. не знаю, когда оно появится в самом произведениии, но появится.
вобщем лицезрейте сию порнографию:
Зоголовка нет, не знаю, будет ли...
Родной город никогда не любил меня, как я не любил его. Откуда взялась эта тихая вражда трудно проследить, но факт остается фактом. Возможно, разгадка таится в скуке, которую он навевал мне. Я не говорю сейчас о людях. Люди с моей родины – отдельный разговор. Сейчас я подразумеваю кирпич, бетон, асфальт и свет искусственных огней. Что-то в этом было унылое, слишком строгое и безрадостное.
В этом городе много парков, свой культурный центр, словом, есть, где отдохнуть. Здесь, в идеальном сером организме, даже образовалась в своё время пара замечательных злокачественных опухолей – гей-клубы. Полагаю, сейчас их на порядок больше, но об этом как-нибудь в другой раз.
Едва ли в столь грубом куске камня можно разглядеть особую, не похожую на множество других культур, архитектуру, но даже здесь есть чему восхищаться. Одной из лучших и прекраснейших ценностей достаточно давно и заслуженно стал кадетский колледж. Величественное, в меру громоздкое здание, более похожее на английский замок с привидениями, считался лучшим учебным учреждением в округе. Трудно сказать, сколь хорошо этот исполин перемалывал избалованных мальчишек и выпекал смелых солдат с не дюжей долей ума, но выпускниками ему приходилось гордиться. И не важно, что их успехи могли быть никак не связаны с годами, проведенными в закрытой школе для мальчиков. Я тоже знаменитость. Если меня спросят, благодарен ли я своему колледжу, я не стану этого отрицать.
Как я оказался здесь среди лучших? Конечно, стоит благодарить папочку и дядюшку. Эта, соперничавшая парочка, всегда наводила на меня ужас, стоило им объединиться. В то время многое произошло. В принципе, после пропажи сестры, в моей жизни воцарился хаос, но мне не пристало жаловаться, порой этот хаос был самым желанным мной явлением судьбы. В общем, в то время моё восприятие дядюшки вновь перевернулось в его пользу. Отец окончательно решил, что я должен научиться защищаться (к слову, он бы не перенес позора, если бы его сын в свои десять лет не смог отбиться от маньяка-педофила). А дядюшка, поддержав эту идею, ещё и очень не хотел видеть меня, болтающимся по улице в компании неблагополучных мальчиков и плохих дядей. Эти двое в то время напоминали мне пару суетливых квочек-наседок. Моя судьба решалась двумя недалекими людьми, но я думал лишь о том, что мой дядя – герой (он, кстати, тогда был еще статным красавцем), и я хочу быть таким как он. Я был рад поступлению в кадетский колледж и плевать, что дядюшка (в отличие от отца) никогда не учился в подобных заведениях, более того побаивался их в глубине души.
Время шло, я учился, рос и, судя по возгласам окружающих, хорошел на глазах. Что до учебы, с ней никогда не возникало проблем. Все учителя, увидев в первый раз, воспринимали меня, как лишний элемент социума и паразита в организме колледжа. Но мне удавалось доказать свою значимость достаточно быстро. Без ложной скромности скажу, что я был одним из лучших.
И Коллин Менвилл находился в этой команде рядом со мной.
Он был гением математики, физики и всех отростков точных наук, он интересовался медициной и славился своей начитанностью. Я могу нахваливать его и дальше, люблю восхищаться особенными людьми. Но тогда он был для меня всего лишь ещё одним серым пятном на асфальте жизни. Если сравнить наши силы, то мне никогда не дотянуться до его уровня познания математики, я просто всегда был неглуп и хорошо всё схватывал, обладая при этом отличной памятью. Я не мог похвастаться таким объемом переработанной книжной информации, как он, но ему никогда не хватало воображения, это я заметил ещё при первой встрече в его тусклых глазах. А ещё у него были проблемы с физической культурой и спортом, проще говоря, он был слабаком, вечно хворающим принцем туманного Альбиона. В этой области он был чуть ли не самым отстающим учеником за всю историю. Преподаватели не знали, что с ним и делать. Они не желали терять такой сильный ум, но хватались за головы от его физического несовершенства. Колледж готов был простить ему эту слабость, но военные порядки и нерушимые традиции вынуждали беднягу мучить своё тело снова и снова. Видимо, он очень хотел здесь учиться, коли продолжал и так старался. Должно быть, где-то в глубине мы все были такими, ждущими похвалы от кумиров. К слову, у меня никогда не было проблем со спортом, желание отца я исполнил.
В отличие от Коллина я был хорош во всём, но я не был гением. Он же не был красноречив, хотя я прекрасно знаю, что его словарный запас мог очаровать любую воспитанную красавицу и поставить на место любого невежду. Он был излишне скромен и благовоспитан. Но я помню, что моё холодное отношение к нему переменилось, когда с его уст сорвалась тонкая и острая шутка, ей он вынудил меня прослезиться, но, кажется, во всей нашей «умной» компании только я оценил это восхитительное использование речи и ума для разоблачения человеческих пороков. Возможно, и он заметил меня в тот момент.
Но сейчас, в этой пустой тёмной библиотеке мне было не до него. Как обычно навалилось слишком много всего, я слишком сильно нервничал. Хотя мне следовало в тот момент заметить, что мы впервые оказались наедине. Я пытаюсь вспомнить, как свет настольной лампы отражался в его очках, вспомнить непревзойденность его белоснежной кожи, но не могу, в то время я был слишком занят переживаниями личного характера и не улавливал великолепия каждой секунды.
- Как давно ты стал таким? – спросил Коллин, который не раз уже пытался завести разговор за этот вечер.
- Каким? – не отрываясь от листа бумаги, говорю я.
- Ну… шлюхой, - тихо и невнятно. Что-то подсказывает мне, что такой примерный мальчик чуть ли не в первый раз произносит это слово.
- Достаточно давно, - я продолжаю свою работу.
- А грубияном?
- Я не грубиян, - вот это меня действительно удивило.
- Тогда может быть стоит хоть изредка смотреть на собеседника, когда ведешь разговор? – с напором и обидой. Кажется, наш скромный мальчик не так прост.
Я, наконец, отрываю глаза от листа и поднимаю голову к нему:
- Прости, - я улыбаюсь, - я не хотел.
Он отводит глаза и, потирая их под очками, говорит вдруг смягчившимся тоном:
- Нет, это ты прости. Я какие-то ужасные вещи начал говорить… Не знаю, что на меня нашло. Я оскорбил тебя. Прости.
- Ты не против, если я буду разговаривать с тобой и параллельно продолжать работать? – я – сама любезность. – Просто я не хочу убить на это ещё один день, хочу закончить сегодня, – указываю подбородком на плакат, который нам нужно сделать.
- Да, конечно.
Он замолчал, и тишина царила несколько минут, только лишь мой карандаш царапал бумагу.
- А всё-таки мне интересно, - снова заговорил Коллин, - это правда, что Эндрю… выгнали из-за тебя?
Я останавливаюсь, теперь не могу делать вид, что меня ничего не волнует:
- Не понимаю, о чём ты говоришь, - делая огромное усилие, произношу это бесстрастно и продолжаю работать.
- Наверное, теперь тяжело? Как-никак в туалете теперь камеры. Кстати, для чего?
- Для порядка и соблюдения норм поведения.
- Я имею в виду, для чего ты это сделал? Сам же себя лишил заработка.
По голосу чувствую, как он ухмыляется.
- У меня всё нормально с деньгами, если ты об этом. Карманных денег прекрасно хватает, спасибо. А вот вы ребята многого лишились, - кажется, я напрасно злюсь.
- «Вы»? Ты причисляешь меня к этим людям? – я заставил его удивиться.
- Ну, ты либо чей-то шпион, либо один из тех, кому «нужна помощь», - я кладу карандаш и смотрю на него.
Коллин снова прячет глаза. Он понимающе кивает, но молчит.
- Я надеюсь… - вовремя применить скромность и неуверенность – верный шаг в работе с такими парнями.
Он молчит и, не дождавшись продолжения, произносит:
- Надеешься на что?
- Что ты всё-таки из второй группы, - тихо говорю я, чуть облизнув губы. Я хочу положить свою руку на его, но не уверен, нет ли в библиотеке камер.
Он, наконец, поднимает глаза, но мне всё равно плохо видно их сквозь линзы очков. Его губы сухие и потрескавшиеся.
Теперь я прячу глаза и продолжаю рисовать. Он ложится локтями на стол, положив подбородок на скрещенные руки, снимает очки. Он заглядывает мне в лицо. Его глаза такие пустые и блестящие, самое тусклое небо, которое я когда-либо видел. Я улыбаюсь и не знаю, видит ли он, как лицо моё наливается румянцем:
- Если хочешь что-то сказать, говори.
- Что, если у меня дома… как-нибудь? – он прячет нос в рукава пиджака и, испугавшись собственных слов, таращит на меня свои глаза.
И я до сих пор помню эту сладкую дрожь во всём теле, которая так быстро катилась вниз, а порой заставляла гореть лицо. К тому времени я уже был таким плохим. И эти слова, такие новые и неизведанные для него, для меня означали чистый огонь в тех местах, о которых мы боимся говорить. Я хотел его прямо там, прямо тогда. Я хотел, чтобы нас с позором выгнали из колледжа за дикий бесконтрольный секс на столе библиотеки. Но, увы, всё не так просто.
- В любое удобное время, - невнятно отвечаю я.
Он садится, зажав ладони между коленями, которые нервно хлопали друг друга, и кивает.
- Поможешь мне? – я придвигаюсь с плакатом ближе и беру его за руку под столом, проскользнув прямо между его дрожащих коленей.
Изменилось ли что-нибудь с той минуты? А как же?! Кажется, мы стали друзьями. Это был мой первый и единственный друг юности. И мы планировали дополнить нашу дружбу теми самыми «грязными» прелестями, о которых все думают рядом со мной.
Лишь одна загвоздка – нам негде было остаться наедине. Без конца суровые подозрительные взгляды сновали туда-сюда, все так и норовили разоблачить нас. А мы прятали свои желания, смеялись и грустили. Мне-то что, я мог в любой выходной наведаться к Господину Воздыхателю и утолить свой плотский голод. А вот Коллин сгорал на моих глазах. Ему так трудно было открыться, а юношеский максимализм требовал получить всё и сразу. Кажется я не чувствовал ни вкуса еды, ни запаха весны, это были самые «жаркие» месяцы моей жизни.
И я начинал бояться, что получив меня, Коллин уйдёт. И дружбе придет конец.
Я помню, как часами наблюдал за его «самоистязаниями» на спортивной площадке. Держал в руках его очки, посмеивался и делал вид, что читаю книгу.
Я примеривал на себя много образов и сильно путал его строгий математический ум. Он любил запах скошенной травы и хрустеть суставами. У нас были одинаковые литературные и музыкальные предпочтения, но мы всегда спорили на тему религии.
Мы встречались в пустой библиотеке, и где-то в глубине её, между стеллажами книг, я целовал его шею, а он говорил, что мои волосы приятно пахнут.
Он доставал пирожные, а я разливал чай. Всё так просто и непринужденно. На первый взгляд. Но на самом деле, он дважды пролил чай потому, что не мог унять дрожь в руках, и я вызвался помочь. Я хотел его успокоить, заверить в том, что всё хорошо. Я сделал ему массаж, когда он, наконец, перестал суетиться и сел. Но он продолжал дрожать. Он всегда был мертвецки бледным и нервозным.
Это был знойный летний день. Уже и лето настало, а мы до сих пор не овладели друг другом.
Но вот мы поднимаемся по лестнице. У него большой красивый дом, дорогая мебель бежевых и золотых оттенков, обивка и обои – приятного зеленого цвета. Много живых растений, всё дышит светом и благополучием. Его комната тоже светлая и просторная, большая кровать, окно на всю стену, огромный шкаф, заполненный книгами.
Он стоит сзади и целует позвонки на моей шее, и я чувствую себя под защитой в его объятиях. Так тихо. Только шорох моей одежды и его дыхание. Я спокоен, мне это не в новинку, но Коллин всё ещё дрожит. Он снимает с меня рубашку, и в этот момент тень моей давно утраченной невинности просит остановиться. Но я разворачиваюсь и обнимаю это содрогающееся существо. Целую его в губы, целую так, как целуют меня, со всей страстью проникая в его рот, вот мы внутри друг друга. Но он испугался и, пряча глаза, оторвал меня от своих губ.
- Скольких ты целовал до меня? – я целую его подбородок.
Он молчит. Для него число «ноль» - это постыдное несовершенство. Но, дорогой Коллин, нельзя везде быть первым, нельзя за шестнадцать лет попробовать всё. Я был первым и, надеюсь, не худшим.
Простыни не нагревались подо мной. Где я растерял своё тепло? Я лежал перед ним такой, какой я есть, голый, тощий, белый. И холодный… Это был первый раз, когда я заметил, что Вивьен Стоун становится холодным, как рыба, стоит к нему кому-то прикоснуться. Меня тошнило и морозило, и я подумал… ведь это уже не в первый раз?
Мне нечего было бояться и нечего терять. К тому моменту, когда Коллин пришел в мою жизнь, я был уже таким грязным. Может быть, поэтому он до сих пор не разделся? Может быть, всё это он видит сейчас перед собой? Видит в моих глазах, под сколькими я уже лежал… Мне нечего бояться или стесняться, я такой, как есть. Но эта правда отталкивает от меня прекрасных людей. И я не хочу потерять и его. Я сделаю всё, что он захочет.
Он лежал сверху, но не мог меня согреть. Он целовал меня. Да, напрасны были сомнения – он целовал и хотел меня. Я до сих пор не знаю, что заставляло его делать всё так медленно и робко.
Но, когда он, наконец, позволил мне расстегнуть его рубашку, в коридоре раздались голоса… Мы больше не были одни.
Словом, мы больше никогда не оставались наедине.
Через несколько дней после нашей неудавшейся интимности, Коллин сообщил мне, что переводится в Королевский военный колледж. Он планировал сделать это ещё год назад. Он не сказал: «И я хотел, чтобы ты помнил меня», он не сказал: «Я давно любил тебя и хотел сблизиться, но всё так сложилось», он даже не сказал: «Прости». Но я верил, что он так думал. После этого разговора, мы никогда больше не виделись.
У нас не было возможности повторить попытку уединиться. И я не в праве был его останавливать, да и не хотел. Я просто хотел, чтобы он меня трахал. В физическом, а не в моральном (что он, собственно сделал) смысле. Все наши сахарные чувства быстро растащили муравьи.
Я не собираюсь притворяться жертвой или ещё чем, поэтому прошу поверить моим словам. Он действительно был мне другом. И, возможно, мне стоило бы скучать по нему, но, если я буду скучать по каждому, кто сбежал от меня, то просто сойду с ума.
Я не намного лучше. Весь в разорванных чувствах в тот день я пришел к своему дорогому Извращенцу. Уж он-то меня не бросит, моя неказистая пародия великого Гумберта. И он дал мне то, что я хотел. Вы ведь, надеюсь, не о любви подумали?
В ходе повествования упоминается некий Эндрю, про него тоже будет.
Да, и ещё! Принято новое рабочее название для сего безобразия - "Голубятня" xD а что? суть отражает xD
|
|
Категория: Новости |
Просмотров: 870 |
Добавил: postrove
| Рейтинг: 0.0/0 |
|
Календарь
| « Март 2011 » | | Пн | Вт | Ср | Чт | Пт | Сб | Вс | | | 1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | | 21 | 22 | 23 | 24 | 25 | 26 | 27 | | 28 | 29 | 30 | 31 |
|